Пустыня Вирикута, столь настороженно встретившая нашу группу накануне, провожала нас во всем блеске своих красок, заигравших с утроенной силой от съеденных пейотов.
А совсем недалеко от города младший Аполлонио, опять же стоявший на подножке балансировавшего на краю пропасти джипа, закричал, что видит тамац-каюмари — красного оленя.
Никто не усомнился в его видении.
Дело вкуса: Заверни мне тако...
Их можно встретить в Мексике повсюду — любителей тако, осторожно отставивших руку с заветной лепешкой и беспокойно осматривающих рубашку и брюки в поисках разноцветных пятен от соусов... Я встретил их сразу в историческом центре Мехико, когда искал книги об индейцах уичолях и их галлюциногенных кактусах, которые мне предстояло отведать в далекой пустыне Вирикуте в штате Сан-Луис-Потоси. Но кактусы были далеко, а такое — совсем рядом. И много...
Могущественный культ кукурузы, бодрым жизнеутверждающим початком расцветший в Новом Свете, сохранился сегодня разве что в образе тако — лепешек из означенного злака, любимого мексиканского уличного блюда, которое, если сравнивать с чем-то нам привычным, соответствовало бы в нашей стране исконным «пирожкам за пять копеек», не менее исконным, хотя и не совсем нашим, чебурекам и совсем не нашим и невкусным биг-макам и гамбургерам.
Эту мысль я пытался втолковать хозяину такерии дону Рене Орихелю, но он вряд ли понял меня. Вовсе не из-за плохого испанского — рот мой был до отказа набит именно такосами — да позволят мне лингвисты просклонять это слово, всего лишь множественное число от, увы, несклоняемого в русском языке «тако».
Я сидел в самой, пожалуй, известной в Мехико-Сити такерии на улице Чоло. Засел я здесь потому, что поставил перед собой исследовательскую цель: попробовать лес имеющиеся здесь такосы. Прямо скажу, я взвалил на себя непосильную задачу, поскольку попробовать все такосы зараз не сможет — даже в Мексике! — никто. Их сотни видов, и многие из них настолько коварны, что не допустят в желудок рядом с собой больше ни одного соперника.
Рене Орихель — не только хозяин такерии, но и изобретатель большинства здешних такосов.
— У каждого народа есть свое уличное или, как бы это поточнее сказать, «общепитовское» блюдо, без которого его невозможно себе представить. Мне соседи из представительства «Аэрофлота» все уши прожужжали о пельменях — так это как бы ваши такое, но в более северном варианте: и начинка налицо, и тесто... Я делал здесь пельмени — получилось, но у нас нет стольких холодильных камер. А такосы хранить не надо: сделал — и на жаровню.
Пятеро служащих Рене без устали готовят начинку для ароматных треугольных пирожков (или блинчиков?): один строгает подвешенное на стальном крюке мясо, другой мельчит лук, третья — маслины, четвертая — перец... Пятая готовит тесто.
Постоянных посетителей дон Рене обслуживает сам. Он помнит в лицо сотни людей, знает, что ребята из колледжа больше любят такосы с курицей под соусом карри, а вот эти дородные матроны-кассирши из продуктового магазина «худеют» уже который год и едят вегетарианские лепешки с салатом и лимонным соком.
На столах лежат длинные бумажки наподобие наших меню: ставишь «птичку» против нужного тебе вида тако, а столбец выбираешь в зависимости от того, с какой добавкой тебе нужно — с перечным соусом, соевым или вообще с чили. Последний выбирают только в двух случаях: по незнанию и из-за бравады. Нормальный человек, не враг своему желудку, никогда не макнет тако в чили. Я макнул однажды... Дыхание перехватило мгновенно. Наверное так же действует яд коралловых змеек, парализующий органы дыхания. Потом потекло из глаз и, простите, из носа — но как! Дон Рене то и дело бросал на меня из-за прилавка сочувственные взгляды и прислал мне на стол бутылочку местной минералки — от себя. Но залить пожар полностью не удалось. Дальнейшее двухнедельное пребывание в Мексике проходило под знаком имодиума (сильнодействующего желудочного средства).
Сами же мексиканцы довольно спокойно относятся к острым приправам и умеют свести почти на нет их губительный огонь. Но если жители Средней Азии и кавказцы нейтрализуют их зеленым чаем и ключевой водой, то потомки ацтеков и уичолей в качестве лучшего нейтрализатора почему-то используют ром с колой. Причем с успехом...
Я присматривался к окружающим меня посетителям такерии.
силясь понять, как лучше есть такосы — руками или вилкой, и понял, что неопытному поедателю лучше всего положить на кукурузный блин совсем немного начинки, покапать соусу и аккуратно завернуть. Процесс заворачивания очень важен, потому что от этого зависит будущее ваших рубашки и брюк: у большинства посетителей такерии они были далеко не в идеальном состоянии, хотя люди казались опытными завсегдатаями и кругом было много салфеток. Из какого-нибудь уголка непременно что-нибудь у кого-нибудь предательски да вытекало. Из моего изделия не вытекло ничего! Наверное, сказался многолетний опыт работы с чебуреками.
Начинкой в такосе может стать абсолютно все, что можно завернуть в горячую кукурузную лепешку: кусочки говядины и ветчины, мякоть авокадо с лимоном и перцем, мелко нарезанные овощи в любых комбинациях, копчености десятка сортов, вареная, жареная, тушеная и сырая рыба и так далее.
Попробовав десятка два разных такосов, я понял: ими невозможно отравиться — все, что в них кладется, свежо и горячо. Можно лишь слегка пострадать от несовместимости некоторых продуктов.
Или просто объесться.
Земля людей: Великолепный близнец, или место, где пристают каноэ
Здесь, как и во все века, все решают обычаи и законы предков — ацтеков, майя, уичолей и науатлей…
...Длинная каменная лестница, кажется, уходит в самое небо. Триста ступеней, выщербленных временем и испещренных иероглифами древнего языка науатль… Она стала для меня началом дороги в прошлое. У меня есть и свой сопровождающий в царство мертвых. Но это не мрачный старец Харон в рубище, перевозящий умерших по водам подземных рек, а полный сил и земной энергии индеец по имени Шолот, что означает «Великолепный Близнец». И он ведет меня наверх, все ближе к солнцу, туда, где сейчас начнется микаутль, одна из важнейших церемоний в честь Дня Мертвых.
Санта-Крус-де-Альтаписка, «место, где пристают каноэ», окрестности Мексико-Сити... Прямо подо мной, там, где я стою, когда-то плескались воды огромного озера, и эти ступени сходили в его зеленоватые глубины. Я уже слышу, как трубит огромная морская раковина — участники церемонии сзывают души умерших к алтарю, где лежат момостли — подношения ушедшим в мир иной. И еще кругом разбросаны симпасухитль — красивые оранжевые цветы, которые у нас называются бархатцы.
Праздник?! Снова, в который уже раз, вздрагиваю от этого смешения всех возможных понятий и представлений: как запросто и радостно индейцы общаются с загробным миром! Может, им ведомы тропинки, по которым можно перейти туда и, главное, вернуться?
...Трубные звуки раковины сзывают усопшие души. Где они? В этой бабочке, присевшей на ствол эвкалипта? Или вон в той колибри, зависшей над сладким цветком? Или в самом цветке, гостеприимно распустившемся в лучах утреннего, еще нежаркого мексиканского солнца? Шолот утверждает, что они — везде... И он их видит.
Идут долгие приготовления к церемонии. Участники ритуала тщательно раскрашивают тела, украшают волосы перьями и цветками. Чтобы начать церемонию, вождю необходимо пройти обряд очищения.
Он делает это каждый раз, поскольку на общение с душами надо настраиваться, сверяя свой внутренний камертон с тональностью природы, а она всегда разная. И духовные струны куда тоньше и нежнее, чем в земной музыке, они — порождение эфира, и нужно уметь войти в него. И выйти.
Индейцы самонастраиваются на вхождение в царство теней. Главное в этой церемонии для них — суметь покинуть это царство, потому что не каждого, кто проникнет туда, духи отпустят обратно. Такие случаи бывали: душа человека уходила в мир теней раньше, чем тело умирало, и никакими силами ее уже не вернуть назад.
...Тамтам звучит все громче. Участники церемонии приветствуют четыре части света, потом — Солнце и Мать-землю. Но это только пролог. Чашу с благовониями, от которых приятно кружится голова, ставят в центре площадки. Это центр всего земного, середина нас самих. Люди благодарны тому, что дала в этот год земля. Любой элемент костюма — символ. Апойоти — кастаньеты на ногах — означают воду; уэуэтл — ручные кастаньеты — это мудрость предков; огонь — обязанность женщин поддерживать домашний очаг и одновременно тепло земли.
Алтарь в центре площадки выложен ш сухих плодов, цветков и жертвенных подношений. Именно вокруг нею и происходит все действо.
